В ту ночь, Катерина не могла сомкнуть глаз. За окном бушевала природа, словно она узнала о том, что супруг ей не верен и также злилась из-за этого. По двору летала солома, гремела калитка, а в воздух поднималось все то, чтобы ветер мог оторвать от земли. В одно мгновение ураган стих и хлынул весенний ливень, а потом снова завыл ветер.
Катерина пыталась закрыть глаза, но от слез ее веки опухали настолько, что они даже не могли сомкнуться.
«Я же его так любила! Почему он так поступил со мной?»
В этот момент она вспомнила слова бабы Клавы, которая всякий раз сетовала на неблагодарность мужиков, чересчур обласканных любовью.
«Я сама виновата! Я слишком его любила! Всегда старалась ему кусочек послаще в тарелку положить, а он все равно всегда на сторону смотрел…»
Вот и до смотрелся…
Как-то прислали к ним в деревню новую учительницу. Молодую, статную, тонкую, как тростинка. Очень начитанную. А разговор у нее какой певучий. Она первое время в клубе разные лекции читала.
После одной из лекций Мишка вызвался ее домой проводить и пропал. Катино рыхлое тело после трех родов, с огрубевшими от тяжелой работы руками и серьгами, как у цыганки, его перестало как прежде манить. А тут она вся такая изящная и утонченная…
Возвышенная, легкая, а ручки беленькие и такие нежные, а кожа какая гладкая, аж светится. И зовут ее Любовь!
Супруг не смог сказать жене о том, что у него появилось новое увлечение, что разлюбил он свою супругу, просто домой тогда не пришел. Он свекровь отправил, чтобы мать все жене сообщила.
Катерина повернулась неуклюже, тут же проснулся сын и начал требовать есть. Она повернулась к нему, чтобы покормить. У нее было много молока, так много что сын аж захлебывался.
Она мучительно ждала рассвета. Работы в доме накопилось очень много. Женщина хотела, как можно быстрее встать, чтобы хоть как-то отвлечься.
Завыл в печной трубе ветер нагоняя на нее еще большую тоску.
В полдень заглянул Миша, ей даже на несколько секунд показалось, что все осталось по по-прежнему. Она как обычно подошла к плите и в этот момент у нее опустились руки.
– Я за вещами пришел… – сказал муж. – Я много брать не буду, ведь у нас комната совсем крохотная. Я зимнее потом заберу.
– Как скажешь, – Катерина почувствовала, как на нее с новой силой навалилась тоска, – я зимние Аленкины и Танины вещи пока в шкаф сложу, а ты потом придешь за ними. Я думаю дочкам зимние вещи нужно будет купить новые, так как они за лето станут малы, а Илюша дорастет до них не скоро.
Супруг смутился, было видно, что он чувствует себя неловко в собственном доме, но несмотря на это он продолжил:
– Мой полушубок…
– Да не переживай ты и твой полушубок заверну. Холода настанут – придешь заберешь.
– Дочек стол будешь забирать?
– Причем тут стол? – растерялся Михаил.
– Им же уроки нужно будет где-то учить, вот он им понадобиться!
– А дочки тут причем?
– Дети у нас с тобой общие? Мы жили семьей! Теперь мы с тобой разводимся, и детей делим поровну – тебе с твоей зазнобой дочки, а мне бабе-брошенке – сынок, его еще грудью кормить нужно, поэтому его я тебе не отдам.
Мишка стал белый как стена, так как не ожидал такого поворота событий, но не стал отказываться от детей. Катерина собрала ему дочек вещи и как ей было не больно, но отправила их вместе с отцом в его новую семью.
Первые несколько дней Катерина почти не отходила от окна. После школы дочки сразу же к ней бежали: она их накормит, школьную форму в порядок приведет и отправляет к отцу со словами:
– Чем чаще будете в доме находится, тем он домой быстрей вернется.
Старшая, Аленка, сразу смекнула, что нужно делать, так как она от рождения была смышленой. Уже через месяц Мишка привел дочек домой с вещами, а сам сел на крыльце и закурил сигаретку.
Катерина к супругу не вышла. Когда выходила доить коров, то от всего сердца бывшего супруга дверью приложила. После этого ему больше никогда ничего не говорила, так как простила.
С того дня в деревне говорят, что Мишка только свою супругу любит, а на других баб больше не заглядывается.
